Автор: Мы подробно рассмотрели целую серию источников эпохи средней бронзы, знаменующую уже достаточно высокий уровень материального производства, подготовивший следующий этап развития местной культуры — расцвет кобанской бронзы. В этой работе мы подчеркнули крупные хозяйственные успехи населения горных и предгорных районов Северного Кавказа того времени, признав которые, только и можно правильно понять и оценить еще более поразительные успехи горцев в обработке металлов в период существования кобанской культуры.
Мы убеждены в том, что кобанская культура не занесена извне на Северный Кавказ в готовых формах. Мы считаем, что для такого утверждения нет никаких оснований, ибо не знаем фактов, свидетельствующих о встрече и соперничестве местных и пришлых форм материальной культуры, за которыми можно было бы видеть борьбу аборигенов с пришельцами, носителями иной культуры. Наоборот, по ряду существенных признаков мы имеем основание предполагать непрерывный и естественный процесс развития материальной культуры на Северном Кавказе в переходный период от средней к поздней поре медно-бронзового века.
Здесь мы должны будем показать, на базе каких археологических предпосылок выросла и развилась кобанская культура, иными словами, какие типы кобанских вещей имеют своих предшественников в более раннюю эпоху?
Кратко, но последовательно разберем все виды источников, начиная от типов погребальных сооружений, форы погребального обряда и, наконец, категорий могильного инвентаря, характерных для эпохи средней бронзы центрального Кавказа.
Так, например, самая характерная для раннего этапа развития кобанской культуры форма могильных сооружений — прямоугольные каменные ящики, известны в ряде мест горной Осетии еще с первой половины II тысячелетия до н.э. и позже. Таковы, например: большой могильник Загли Барзонд выше сел. Верхний Кобан, сплошь состоящий из примитивных каменных ящиков, правда в большинстве случаев неправильных, приближающихся к квадрату, форм; почти аналогичный ему могильник у сел. Ннжний Кобан, исследованный Д. А. Драницыным в 1907 г.; несомненно, часть известного Галиатского могильника Фаскау; часть Кумбултского могильника Верхняя Рухта и ряд отдельных каменных ящиков, содержавших погребения докобанского периода и вскрытых в разных районах Осетин и Кабардино-Балкарии, например, вскрытый нами в 1937 г. каменный ящик на территории Гпзельдон ГЭС в самом сел. Верхний Кобан, что является особенно показательным фактом.
Таким образом, мы можем констатировать, что каменные ящики как типичная форма погребальных сооружений раннекобанской культуры имеют свои прототипы в местной среде еще с зачатка II тысячелетия до н.э.
Абсолютно то же самое судить можно и о важнейших чертах самого погребального обряда — об определенной степени скорченности погребенных, довольно произвольной ориентировке, о положении на нравом, реже в могиле на левом боку.
Эти особенности погребального обряда были свойственны как эпохе средней бронзы, судя но наблюдениям на тех же упомянутых могильниках, так и периоду раннего этапа развития кобанской культуры. Еще с момента первых исследований кобанского могильника было установлено, что для раннекобанских погребений (как и для погребений предшествующей эпохи), характерными чертами являются: одиночность захоронения, не сильно скорченное положение костяка, находящегося в каменном ящике, чаще на правом, реже на левом боку, невыдержанность ориентировки и отсутствие над каменными ящиками каких-либо надмогильных сооружений.
Нам представляется, что для решения вопросов генезиса той пли иной археологической культуры и даже для решения этногенических проблем наблюдаемая преемственность подобных явлений в погребальных обрядах или, наоборот, отсутствие связи между ними, имеют гораздо большее значение, чем восстановление лишь формально-типологических рядов орудий труда и оружия, ибо первые — важнейшие этнографические признаки, особенно устойчивые в древности, а вторые могут являться производными даже второстепенных факторов — случайных связей и эпизодических взаимоотношений одного общества с другим.
Между тем, в имеющихся попытках прояснить происхождение отдельных категорий предметов кобанской бронзы, а не кобанской культуры, как определенного историко-культурного явления в древней истории Кавказа, всегда в основе лежали только типологические ряды металлических предметов и их стилистические сопоставления и никогда не учитывались более существенные признаки, какими являются черты погребального обряда, технология и формы керамики.
Этой особенностью отличаются работы Стефана Пржеворского, давшего типологию колхидских топоров в связи с изучением клада в Орду, почти все работы Франца Ганчара, посвященные изучению прикладного изобразительного искусства на материале кавказской бронзы, отчасти работа А. М. Тальгрена и ряд работ других авторов. Вместе с тем, нельзя не отметить научную ценность некоторых выводов и наблюдений, содержащихся в ряде этих работ и опирающихся на объективное отношение авторов к исследуемому материалу. Нельзя не признать, что иногда подобные, серьезно выполненные, работы значительно подвигают трудную проблему к ее успешному разрешению. Так, например, для разбираемого нами сейчас вопроса определенное и немаловажное значение имеют некоторые наблюдения и выводы Ф. Ганчара.
Перейдем теперь к рассмотрению могильного инвентаря и прежде всего керамики.
Под нашим углом зрения еще никто и никогда специально не изучал керамические изделия эпохи бронзы центральной части Северного Кавказа. Между тем, обратившись к этому виду исторических данных, безусловно, более чем что либо другое отражающих локальные черты определенной археологической культуры и определенные этнографические особенности бытового уклада и производства носителей этой культуры, мы сможем проследить преемственность форм керамических изделий кобанской культуры и предшествующей ей эпохи.
